«Театр соразмерности»
Спустя три года после последних московских гастролей Ярославский Камерный театр под руководством Владимира Воронцова показал три спектакля в Центре им. Мейерхольда. Ничего магического в этих цифрах нет. Этот театр, возникший 6 лет назад, скорее, по случаю, вообще к магии не склонен. Режиссерская алхимия, как, впрочем, и режиссерское шарлатанство – не его методы. Он строится на неторопливой, чрезвычайно подробной, даже въедливой манере актерской игры, которая и создала однажды жизненную среду Камерного театра.
В 1999 г. актеры Юрий Ваксман и Владимир Гусев играли в спектакле несуществующего театра. «Интервью» по пьесе американского драматурга Питера Суэта, разыгрываемое раз в неделю, стало средством компенсации излишней актерской незанятости: Юрий Ваксман был владельцем кафе «Актер», в стенах которого и шел спектакль, а Владимир Гусев служил в местном ТЮЗе. В итоге появился театр: режиссер «Интервью» Владимир Воронцов стал его художественным руководителем, Юрий Ваксман – директором, а Владимир Гусев вошел в основной состав труппы. Всего в труппе 7 человек – для частного театра, самоокупаемость которого через кассы достигает 98%, этого вполне достаточно.
Специфика театра (небольшой актерский состав, зрительный зал на 100 мест, отсутствие репетиционного зала) требует трепетного отношения к выбору драматического материала. Пьеса проверяется не на близость утопическим и амбициозным прожектам режиссера (их, похоже, не существует вовсе), а на соразмерность Камерному театру, на соответствие актерской фактуре прежде всего. Три привезенных спектакля – «Интервью», «Представление трагедии А.С. Пушкина «Моцарт и Сальери» на убогих подмостках конца ХХ столетия» и премьера «Дон Кихот. Версия умалишенных» в этом смысле предельно конкретны. Это не пьесы «на вырост», как случается в рафинированном, интеллектуальном театре, которые нужно постепенно – и порой безуспешно – открывать, постигать. Они сознательно лишены какой-либо умозрительности, они нужны здесь и сейчас. Поэтому их, скорее, нужно не понимать, а обживать.
«Интервью» – самый пожилой, но еще и жилой, и живой спектакль. Действие разворачивается в тесном ателье портного Абрахама Московица (Владимир Гусев). По стенам развешены пиджаки и пальто, стол завален обрезками ткани, на подоконнике стоит забытый засохший цветок. Подувяла, засохла и жизнь Московица, толстяк угрюм, тяжело шаркает по полу и привычно разговаривает сам с собой. Правда, скоро ему навязывается реальный собеседник – органически ловкий, несмотря на свои внушительные размеры, госслужащий Шэннон (Юрий Ваксман). Он пришел проверять клиента: из-за сбоя машины сумма запрошенной страховки увеличилась с 10 до 100 тысяч долларов. Но, несмотря на ошибку, Шэннон, этот бесчеловечный человек системы, решает идти до конца и разоблачить Московица. А грех, как известно, найдется у каждого. По ходу интервью оборачивается то исповедью, то допросом. В роли осужденного оказывается все же Московиц – во время войны он не спас от расстрела близких, спрятавшись неподалеку. Правда, осужден он добровольно, как добровольно ждал и возможности исповедаться, и возможности умереть.
«Представление трагедии А.С. Пушкина «Моцарт и Сальери» на убогих подмостках конца ХХ столетия» поставлено по пьесе ярославского автора Леонида Рокотова, написанной специально для театра. Юрию Ваксману и Владимиру Гусеву досталось для обживания чрезвычайно хитро устроенное пространство. На самом деле их два. В центре сцены – гримерка с зеркалами, костюмами и париками. Два актера – Тот, кто играет Моцарта (Владимир Гусев), и Тот, кто играет Сальери (Юрий Ваксман) – привычно готовятся к спектаклю. Вот уже 25 лет они исполняют свои роли, всех зрителей (а их то ли 9, то ли 7) знают в лицо, и ничего нового ждать от жизни не приходится. Даже жена, одна на двоих, и то ушла сначала от одного, потом от второго. Тот, кто играет Моцарта, привычно ворчит и раздражается по пустякам; Тот, кто играет Сальери, привычно над ним подтрунивает и угощает кофе. И так же привычно, чуть печально, они вспоминают своего умершего режиссера, привезшего их в этот захолустный дождливый город. Второе же пространство – это сцена, на которой Тот, кто играет Моцарта, превращается в легкомысленного и любознательного Моцарта, а Тот, кто играет Сальери – в скорее несчастного и обиженного, чем завистливого Сальери. Интрига в том, что захолустный город – это вовсе не Россия, о которой герои знают только то, что «там снега». А спектакль, который они играют среди будничных дел, между разговорами о погоде и техническими объявлениями для персонала, оказывается непостижимо гениален. Актеры умудряются сделать из чужого (и чуждого) им Пушкина наше все. Название этому только одно – театр.
«Дон Кихот. Версия умалишенных» по пьесе того же Рокотова, несмотря на совершенно захватывающий сюжет (в рамках арт-терапии в психбольнице ставят «Дон Кихота», но пациенты в конце концов разыгрывают Шекспира со страстями и кровавым финалом), получился наименее сильным. Закон витальности Камерного театра сработал и тут: это премьера, в которой, к тому же, по меркам театра задействовано большое количество актеров. Ощущение некоторой затянутости и статичности, подозреваю, именно отсюда, и со временем, по всем законам театральной биологии, оно должно исчезнуть. Во всех показанных спектаклях Камерного театра появлялся не тоскливый, а, напротив, умиротворенный мотив знания о чем-то большем. Всегда был персонаж, который «что-то знал». Актеры Камерного тоже «что-то знают», но это знание не прячется, а раскрывается наружу. Только не всегда оно раскрывается сразу.