«Не сотвори себе жену»
Четыре долгих сезона Владимир Воронцов, художественный руководитель Ярославского Камерного театра, не ставил новых спектаклей. Этой весной взятая им пауза оказалась нарушена. В Камерном театре премьера – «Не сотвори себе жену» Л.Рокотова (по мотивам «Урока женам» Мольера).
Долгая пауза, конечно, неслучайна. Долгие поиски пьесы для нестандартной труппы (всего две актрисы). Долгие поиски актера на роль Эраста. В конце концов, предпоследний (теперь) спектакль Воронцова «Дон Кихот. Версия умалишенных» словно подводил черту после долгой и насыщенной жизни режиссера в театре. Театр не лечит, любовь не помогает, Бог не спасает – таковы были пессимистичные выводы режиссера. Как нам кажется, и этот внутренний конфликт сыграл свою роль в долгом молчании Воронцова.
Само обращение театра к стихотворной драматурги было неожиданным. Поэзия требует строгости, упругости ритма и ассоциативности. Спектакли Воронцова всегда отличались неторопливостью и безупречной логикой причинно-следственных связей. К тому же в спектакле не заняты два опорных актера Камерного – Гусев и Ваксман – самые опытные актеры, без которых не обходился ни один спектакль Воронцова за последние десять лет. Одним словом, Воронцов многим рисковал, затевая этот спектакль.
Темноту разрезают узкие, как шпага, лучи света. Их перекрестья строго расчерчивают пространство над сценой (сценография В.Воронцова). Сама сцена практически пуста – железные решетчатые ворота в центре, такие же скамейка справа и высокий стул (отдаленно напоминающий трон) – слева. Невысокие решетчатые оградки (напоминающие могильные) – слева и справа. То ли тюрьма, то ли склеп – в любом случае, это не пространство для жизни. Контрастируют с оградами несколько портретов. Мягкие, округлые очертания спокойных лиц, уравновешенность и гармония портретов эпохи Возрождения никак не связываются с железными решетками, за которыми спрятан каждый портрет. В какой-то момент возникает вопрос: кто же за решеткой – персонажи портретов или зрители в зале? То ли эти прекрасные женские лица смотрят на нас из дома-темницы Арнольфа, то ли наоборот – сами зрители в какой-то тюрьме.
Сюжет мольеровской пьесы – неудачная попытка женитьбы старика Арнольфа на собственной воспитаннице Агнессе. В финале она соединяется со своим возлюбленным Эрастом – похотливая старость посрамлена, молодость торжествует. После первой, экспозиционной сцены, в которой Арнольф – В.Григорюк посвящает своего друга Кризальда – П.Рабчевского (а заодно и зрителей) в свои намерения касательно женитьбы, зал, «подготовленный» восторженным рассказом старика, ожидает появления героини. Сам ее выход подается режиссером иронически – в белом домашнем платье, под тихую мелодию неторопливо выходит Агнесса – З.Колхиева, потупив взор и аккуратно вышивая на пяльцах. В том, как осторожно, боясь дотронуться, вокруг Агнессы кругами ходит Арнольф, в том, с каким придыханием он с ней разговаривает, – мальчишеская наивная влюбленность. Однако стоит Агнессе поднять взгляд и начать говорить, все очарование моментально улетучивается. Возлюбленная Арнольфа оказывается шепелявой. А стоит Агнессе над чем-то задуматься – выражение тупой мучительной сосредоточенности не сходит с ее лица. Она с заметным усилием, напрягая все силы, старается соображать и медленно, туго выдавливает из себя слова. После ухода Арнольфа, смотря в зрительный зал, Агнесса рассуждает «Приехал он… зачем? И очень рад… чему?».
Зритель быстро разбирается в интриге пьесы и раньше персонажей начинает обо всем догадываться. И, конечно, симпатии зрительного зала не на стороне старика с замашками диктатора и тирана. Симпатичный и обаятельный Эраст – Н.Артамонов ей гораздо приятнее. Тем более и союз молодых гораздо естественнее, чем противоестественный союз дряхлого старика и девушки. Но сейчас в игре молодого актера Артамонова не хватает определенности, он реагирует на все несколько «вообще». А потому конфликт сварливой, раздраженной старости и пустоватой молодости выглядит несколько искусственным.
Драматург Рокотов, переписывая мольеровскую пьесу, снимает легкость, резвость, игривость. Спектакль Воронцова медлен и вдумчив. Стихотворный ритм Мольера сменяется неторопливым, повествовательным. Персонажи этого спектакля прочно стоят на ногах, никакой «легкокрылости», воздушности тут нет и быть не может. В одном эпизоде Арнольф – В.Григорюк, узнав о том, что у него есть соперник, отворачивается и глухо, негромко произносит, почти цедит – «Сука». У Мольера реплика звучит как «Ах, сука». Примерно эту же операцию проделывают драматург и режиссер – снимают любое «ах». Мольер здесь играется всерьез, без «поддавков» и шуток – психологизируется и драматизируется. Вместо юмора добродушного и наивного – жестокая и беспощадная ирония. Смещаются и другие акценты. Так, ловкие и хитрые слуги Арнольфа – Жорж – К.Силаков и Жоржета – З.Сопотова, решившие подзаработать и устраивающие свидания Агнессы и Эраста, в спектакле больше походят на крестьян с офортов Гойи. Те же выпученные от тупого усердия глаза, та же беспросветность.
Арнольф начинает новый этап в жизни (никакой похоти, влечения, страсти в нем нет), Агнесса для него – абсолютная идея, не более того. О невозможности начать новую жизнь вопреки возрасту и обстоятельствам – об этом спектакль Воронцова. В этом, конечно, есть собственная, лирическая составляющая. Это, конечно, про себя. Неслучайно, в Арнольфе, в его тиранических замашках угадываются черты самого режиссера.
Само обращение к стихотворной драматургии ставит новые задачи перед актерами. Если раньше в спектаклях Воронцова монолог был обращением в первую очередь к партнеру, теперь монолог обращен на самого персонажа. Неслучайно львиная доля монологов Арнольфа приходится на тот момент, когда он на сцене один. В увлеченных, горячих монологах нет запальчивости или эффектности, каждый из них – трудное, мучительное размышление. Арнольф долго не верит, а точнее, не хочет верить в невозможность союза с Агнессой (читай, начала новой жизни). Понимает все он в самом финале. Стоя перед Агнессой на коленях, целуя ей руки, снова и снова пытается ей объяснить, в какой-то момент замечает, что она сидит перед ним, как кукла. Такой же стеклянный взгляд и полное отсутствие реакции на происходящее. Внезапное понимание тщеты собственных усилий, разочарование актер Григорюк играет убедительно и скупо. Собственно, на этом повествование о нем заканчивается. Он уходит в собственный дом, за железную решетку (в клетку). Мрачное выражение его лица контрастирует с «карамельным» финалом – Агнессу и Эраста, как оказалось, давно собираются поженить их же родители. Сама мизансцена – обнявшаяся и нежно смотрящая в зрительный зал молодая пара – конечно, издевка постановщика спектакля, замаскированная под пресловутый хеппи-энд. Едкая ирония и мизантропия – все такие же неотъемлемые составляющие спектаклей Воронцова, как и раньше.
Деньгин Никита.«Страстной бульвар, 10». Выпуск 3-123/2009, В России